Публикуем статистический обзор народного хозяйства Китайской Народной Республики, выполненный во временном промежутке 1980-х-2010-х годов участником одного их крупнейших кружков по изучению марксизма в России. В статье автор отстаивает точку зрения об откате экономической системы материкового Китая к принципам классического капитализма.
Вопрос о сущности социально-экономических отношений в современном Китае будоражит умы не только в России, но и за рубежом. Исследователи-марксисты раскололись на два лагеря: тех, кто считает, что в Китае сохраняются прогрессивные производственные отношения и тех, кто утверждает, что в Китае произошел полный откат к капитализму. Коллектив LC (Lenin Crew) здесь разделяет точку зрения последних. Этот вопрос был частично затронут в одном из статистических обзоров, а также в рубрике «Новости из «Сумеречной зоны».
Среди западных марксистов эту же точку зрения разделяют Тимоти Керсвелл (Timothy Kerswell) и Джейк Лин (Jake Lin), которые в своей недавней статье выступили с обстоятельной критикой известного неомарксиста Самира Амина. Утверждая, что вопрос «Капиталистическим или социалистическим является Китай?» неверно поставлен, Самир Амин доказывает, что Китай не является ни тем, ни другим. Более того, он уверен, что китайская модель могла бы бросить вызов глобальному империалистическому капитализму и подать пример для подражания глобальному Югу. В этом статистическом обозрении мы рассмотрим аргументы, которые Керсвелл и Лин выдвигают против Самира Амина.
1. Вопрос о собственности
Большое значение для понимания господствующих в современном Китае социально-экономических отношений имеет вопрос о собственности на землю. В нём Керсвелл и Лин полемизируют с Амином, который указывает, что «китайская специфика (то есть союз КПК с крестьянами) абсолютно не позволяет характеризовать современный Китай как капиталистический, потому что капиталистический путь основан на превращении земли в товар». В противовес этому утверждению Керсвелл и Лин указывают: несмотря на то, что по конституции земля является народной/государственной собственностью, нынешняя система землевладения является по сути глубоко капиталистической. Они отмечают, что исторически система собственности на землю в Китае была определена «дуализмом между городом и деревней». До принятия закона о собственности в 2007 году сельские земли являлись «коллективной собственностью», а городские земли — «государственной собственностью». После принятия этого закона граждане Китая де-факто получили право владеть собственностью в городах. Горожане могут свободно продавать, передавать, закладывать или сдавать в субаренду недвижимость несмотря на то, что государство по-прежнему владеет всей землей. Независимо от формального правового статуса можно сделать вывод о том, что городская недвижимость фактически находится в частной собственности.
Аналогичную скрытую приватизацию претерпели сельскохозяйственные земли. В 1980-е годы в сельском хозяйстве произошёл переход к «системе контрактов с ответственностью домашних хозяйств» (household contract responsibility system), которая предоставила ответственность за сельскохозяйственное производство отдельным домохозяйствам. К 1984 году 99% производственных бригад (коммун) были распущены и перешли на новую систему. Несмотря на заявления КПК, что новая система представляет собой «социализм с китайской спецификой», поскольку земля остается в коллективной собственности и используется более эффективно — это не соответствует действительности. Согласно новому законодательству, с домохозяйствами заключается контракт, по которому они производят на земле, находящейся в коллективной собственности, при этом сохраняя часть прибыли. С этого момента их производство основывается на капиталистической системе трудовых договоров и ориентировано на рынок. Фактически произошла приватизация сельского производства без изменения конституционного определения собственности. После 1990-х годов процесс превращения сельских земель в товар ускорился. Урбанизация превращает всё больше и больше сельских земель в городские (жилая собственность или промышленное производство). Всё больше и больше сельских земель в коллективной собственности начинает «обращаться» на рынке. Например, к 2010 году 35% прав на управление земельными ресурсами в сельских районах, администрируемых через «систему контрактов с ответственностью домашних хозяйств» в Чунцине, обращались на рынке.
Авторы статьи указывают, что неопределенность в праве на владение сельскими землями приводит к росту проблем с захватом земель. Это вызвано тем, что КПК не смогла чётко определить, что является сельским «коллективом» и кто может «владеть землей» в Китае. Во многих отношениях урбанизацию в Китае можно рассматривать как процесс изъятия земли местными коррумпированными органами власти.
Псевдоколлективная собственность на сельские земли всё чаще становится прикрытием для безудержной коррупции и кумовства в процессе передачи прав землепользования в сельских районах. Начиная с 2005 г., исследования свидетельствуют о неуклонном увеличении числа принудительных изъятий земли, и ежегодно около 4 млн фермеров теряют свои земли. В то время, как средняя компенсация фермерам за передачу договорных прав на землю составляла $ 17 850 за акр, средняя цена продажи коммерческим застройщикам составляла $ 740 000 за акр. По некоторым оценкам, 65% из 180 000 ежегодных случаев массового гражданского неповиновения в Китае в 2010 году были вызваны принудительными реквизициями земли.
Вышеприведенные данные о нынешнем состоянии земельной системы в Китае явно опровергают утверждение Амина.
Второй ключевой вопрос, по которому Керсвелл и Лин полемизируют с Амином, касается успешности земельной реформы. Амин оказался в компании неолиберальных экономистов, утверждая, что решение Дэн Сяопина распустить коммуны и предоставить сельским семьям права землепользования было успешным. По его мнению, оправданием рыночной реформы является то, что Китай сохранил и укрепил свой продовольственный суверенитет: он отмечает, что «6% пахотных земель в мире достаточно хорошо кормят 22% населения мира». В противовес Амину авторы статьи ссылаются на исследование Жун Сюя (Zhun Xu), который ставит под сомнение достоверность официальной статистики и предполагает, что производство зерна в Китае уменьшалось с конца 1990-х гг. Сюй с соавторами утверждает, что фактический уровень производства зерна в Китае может быть существенно ниже официальной государственной статистики на целых 100 млн тонн. Авторы статьи также приводят данные, что по состоянию на 2014 год более 40% пахотных земель Китая страдают от деградации, что снижает их способность производить продукты питания. Загрязнение более чем 16% китайских почв превышает национальные стандарты, и этот показатель для пахотных земель вырос в 2014 г. до 20%. Все это привело к тому, что Китай активно инвестирует в производство продуктов питания за рубежом.
Керсвелл и Лин отмечают, что земельная реформа и связанная с ней деколлективизация общин, переход к «системе контрактов с ответственностью домашних хозяйств» являются одними из первых шагов, предпринятых КПК при переходе на капиталистический путь развития. Сельская реформа лишила прав крестьян, сломала рабоче-крестьянский союз и тем самым успешно подготовила почву для углубления рыночных преобразований КПК. В свою очередь, земельная реформа проложила путь к городской реформе, ориентированной на китайский рабочий класс.
2. Рабочий вопрос
Если реформа в сельских районах Китая является по сути капиталистической, но скрывающейся за ширмой псевдо-коллективной собственности на землю, то городская реформа, которая привела к повторной пролетаризации китайских рабочих — это полноценное проявление неолиберального капитализма. Сельские реформы в сочетании с привлечением иностранного капитала привели к тому, что целое поколение, а это миллионы китайцев, стали городскими жителями. Большой объем дешевого прибавочного труда и приток иностранного капитала подталкивали КПК к реформам государственных предприятий (ГП).
Амин указывает на необходимость этих реформ: по его мнению, приватизация малых предприятий в Китае с 1990 гг. преследовала цель избежать стагнации, которая была фатальной для СССР. Керсвелл и Лин в противовес утверждают, что это не может служить оправданием хищническому характеру приватизации. Они дают ретроспективу этих реформ, преследуя цель показать, что внедрение рыночных элементов в социалистическую экономику вызывает каскадные структурные изменения. Это можно сравнить с домино: стоит только подтолкнуть, и вся система полностью трансформируется. Началом рыночной реформы в городах Китая стало создание в 1984 году Особых экономических зон (ОЭЗ), в которых предпочтение отдавалось прямым иностранным инвестициям (ПИИ). Эти инвестиции увеличились с 1,3 млрд долл в 1984 году до 33,9 млрд долл. в 1990 году. Быстрорастущие предприятия, поддерживаемые иностранными инвестициями, поставили под сомнение эффективность государственных предприятий. КПК сохранила горстку центральных и стратегических ГП, которые постепенно попали под управление партийной элиты, и ослабила надзор за большим количеством мелких ГП, которые фактически превратились в частные, подконтрольные местным чиновникам.
Приватизация и маркетизация требовали большого количества дешёвой рабочей силы, «либерального» режима и гибкого рынка труда. В 1983 году Министерство труда и социального обеспечения провозгласило принцип «каждому по труду» и положило конец так называемой практике «железной миски с рисом» — гарантированной пожизненной трудоустроенности государственных служащих. В то же время начала поощряться работа по контракту. В 1987 году число работающих по контракту достигло 6 млн, что составляло немногим более 5% от общей численности рабочей силы в промышленности. Число контрактников в секторе ГП в 1990 году возросло до 13,7 млн человек, или 13,3% рабочей силы. В 1994 году уже 26,2% и 52% в 1997 году.
Авторы статьи указывают на то, что реформа ГП в тандеме с введением на селе «системы контрактов», приведшие к повторной пролетаризации городского рабочего класса и маркетизации земли, вынудили крестьян и избыточных рабочих переселяться в прибрежные промышленные центры, где они пополняли резервную армию труда. Согласно официальным данным, только в провинции Гуандун численность трудящихся-мигрантов к 1993 году составляла около 10 млн человек. Общее число трудящихся-мигрантов возросло с 84 млн в 2001 году до 274 млн в начале 2015 году. Большинство из них были заняты в частном секторе и в трудоемких отраслях, таких как швейная промышленность, обрабатывающая промышленность и сфера услуг.
В целях институционализации нового режима труда китайское правительство провело ряд правовых реформ. В 1986 году в секторе госпредприятий был опробован новый Закон о банкротстве, который позволял ликвидировать убыточные ГП, в результате чего процент ГП начал снижаться. В период с 1990 по 1999 годы на ГП было сокращено 17,7 млн рабочих мест, а в городских коллективных фирмах (в основном стопроцентные дочерние предприятия ГП) — еще 18,4 млн рабочих мест. Таким образом, за 10 лет было уволено более 36 млн работников.
Керсвелл и Лин приводят данные из исследования секс-бизнеса в Китае, согласно которому 74% опрошенных женщин были уволены с предприятий гос. сектора, а 92% стали работницами секс-бизнеса после более чем 50 месяцев безработицы. До принятия Закона о банкротстве государство в 1982 году предусмотрительно приняло конституционную поправку, согласно которой из конституции было изъято право на «свободу забастовок». Совокупность этих правовых изменений способствовали ликвидации социалистических элементов в трудовых отношениях Китая.
В результате рыночных реформ Китай оказался полностью встроенным в мировую систему капитализма. С 2003 года он превзошел США, став первым государством по притоку ПИИ в мире, которые в 2012 г. достигли уже 98.6 млрд долл. Экспорт Китая в процентах от ВВП подскочил с 25% в 2002 году до 39% в 2006 году, что сделало его так называемой «Потогонной фабрикой мира». Китай стал крупнейшей торговой страной в мире, обогнав США. Его годовой товарооборот в 2013 году превысил отметку в 4 трлн долл. США. В 2010 году Китай обгоняет США и становится крупнейшим рынком капитала для первичных публичных размещений (IPO). Всё это происходит на фоне тотального увеличения количества трудовых мигрантов и сокращения числа работников, занятых на госпредприятиях.
Как констатируют Керсвелл и Лин, к началу XXI века Китай завершил переход от социалистической системы к капиталистическим трудовым отношениям. Городской Китай прошел путь от социально-ориентированной системы, гарантирующей постоянную работу государственным служащим и относительно высокую степень экономического равенства, до определяемой рынком контрактной системы занятости, с массивными неформальными и незащищенными секторами на периферии.
3. Маргинализация рабочего класса
Другим фундаментальным вопросом, который затрагивают Керсвелл и Лин и без которого невозможно понять сущность социально-экономической системы современного Китая, является политический статус рабочего класса. КПК официально заявляет, что промышленные рабочие являются правящим классом. Однако после рыночных реформ рабочий класс начал маргинализироваться. Даже Амин вынужден признать, что «в Китае существуют крайне жесткие формы эксплуатации трудящихся».
Авторы статьи отмечают, что переломным моментом здесь стал переход КПК на про-капиталистические позиции. В 2001 году Цзян Цзэминь объявил, что КПК будет приветствовать в своих рядах предпринимателей, чего не было за всю историю существования партии. В 2011 году чистые активы 70 самых богатых делегатов во Всекитайском собрании народных представителей (ВСНП) выросли до 565,8 млрд юаней (89,8 млрд долл. США). Кроме того, численность рабочих и крестьян в ВСНП продолжает снижаться: с 51,1% в 1975 г. до менее 4% в 2003 году. Это объясняет, почему голоса рабочих едва слышны, а проблемы с правами трудящихся вряд ли могут попасть в повестку дня законодателей.
Здесь авторы опять вступают в полемику с Амином, который выдвигает несколько спорных утверждений. Во-первых, он указывает, что несмотря на строго контролируемую миграцию из села в город, городское население имеет адекватную занятость и приемлемые условия жизни. В противовес Керсвелл и Лин ссылаются на слова Вэнь Цзябао, занимавшего в 2010 году пост премьера Госсовета КНР, который заявил, что общая численность безработных составляет около 200 миллионов человек. Несмотря на чрезвычайно быстрый рост ВВП, в Китае сохраняется огромная резервная армия труда, которая способствует снижению цены рабочей силы ниже ее стоимости.
Во-вторых, Амин утверждает, что, несмотря на стремительно растущее неравенство, рабочий класс тоже выигрывает от экономического развития. Но как бы то ни было, количество массовых протестов в Китае увеличивается. Число трудовых споров резко возросло с 8000 в год в 1993 году до более 850 000 в 2012 году. По некоторым оценкам, в 2014 году произошло около 1378 забастовок, что в два раза превышает показатель 2013 года.
В-третьих, Амин считает достижением то, что Китаю удается сохранить большую часть произведенной там прибавочной стоимости в отличие от других стран Глобального Юга, эксплуатируемых империалистической триадой (США, Европа и Япония). На это Керсвелл и Лин отвечают, что прибыль, частично удерживаемая в Китае, распределяется в секторе ГП, который на самом деле контролируется горсткой богатых бизнесменов и управленцев, членов КПК.
И наконец, Амин положительно высказывается по поводу китайской системы социального обеспечения (здравоохранения, жилищной политики, пенсионной системы). По факту, отмечают Керсвелл и Лин, большинство китайцев сейчас сами платят за образование и здравоохранение. Китай тратит скудную часть своих налоговых поступлений на систему социального обеспечения, и при распределении идет перекос в сторону городского «среднего класса», в результате чего сельская беднота и городской рабочий класс остаются незащищенными.
Как мы видим, Керсвелл и Лин в своей статье достаточно аргументированно полемизируют с Самиром Амином, отстаивая точку зрения, что современный Китай после «успешно» проведённых рыночных реформ окончательно встроился в систему мирового капиталистического разделения труда, причем занял в ней не последнее место. Естественно, это встраивание потребовало радикальной трансформации всей социально-экономической системы Китая, которая происходила при формальном сохранении власти коммунистической партии, в течении двух десятков лет, начиная с 80-х годов. Экономические успехи Китая, которые выразились в том числе и в росте ВВП, были достигнуты за счет политической маргинализации и повторной пролетаризации рабочего класса и крестьянства, дешевый труд которых послужил «рогом изобилия» для новой китайской элиты из КПК.
Однако бенефициарами от новой расстановки классовых сил в Китае стали не только новоявленные китайские предприниматели и перерожденцы из КПК. Если рассматривать китайские рыночные реформы сквозь призму мировой системы капитализма, то приходится констатировать, что повторная пролетаризация огромного по численности рабочего класса Китая внесла решающий вклад в сохранение и поддержание этой системы. Включение миллионов китайских низкооплачиваемых рабочих, совместно с рабочими бывшего Советского Союза и Восточной Европы в глобальную рабочую силу, обеспечило новые вливания прибавочной стоимости в мировую капиталистическую экономику, что привело к снижению темпов роста органического состава капитала и несомненно, повысило нормы прибыли корпораций Первого мира.
