Мещанский районный суд арестовал Сергея Удальцова на 30 суток за «несанкционированную акцию». Митинг против повышения пенсионного возраста 28 июля был вполне санкционированным, но Удальцова обвинили в том, что он сжёг несколько листов бумаги с портретами людей,  «похожих на руководителей России». Этот акт, вне зависимости от того, имел ли он место или был выдуман обвинением, видимо, рассматривается как «акция в акции» и влечет по мнению суда административное наказание — 30 суток заключения.

Абсурд обвинения подкрепляется тем, что на митинге 28 июля никаких претензий к Сергею со стороны полиции не было. С тех пор прошло 2 недели, прежде чем последовало задержание. Совершенно очевидно, что административный арест в данном случае преследует совершенно не юридические, а политические задачи. Они также прозрачны. На 2 сентября запланирована крупная акция протеста против пенсионной реформы, в подготовке которой Удальцов играл важную роль. А 9 сентября пройдут выборы мэра Москвы, в рамках которых Сергей выступал как доверенное лицо кандидата от КПРФ Вадима Кумина. Теперь обе даты Сергею придется провести за решеткой. Решение этих задач показалось властям достаточно важным, чтобы не церемониться с юридическими тонкостями.

Логика власти.

Сергей объявил сухую голодовку в знак протеста против произвола. Не знаю как у кого, а у меня возникает ощущение дежавю. Слишком сильно ситуация напоминает декабрь 2011 года, когда власти три раза подряд продлевали административный арест Удальцова, под такими же чудесными поводами: переход улицы в неположенном месте, участие в какой то акции полгода назад и т.п. Тогда Сергей тоже голодал, его вновь арестовывали, и он вновь голодал, пока не вышел на свободу героем.

Несмотря на полное впечатление, что власти наступают на старые грабли — в их действиях есть, безусловно, определенная логика. В АП хорошо понимают, что ни Удальцов, ни даже папа римский не могут создать протест на пустом месте. Собственный мобилизационный потенциал Левого Фронта весьма ограничен. Но будучи правильно включен в объективный социальный процесс, этот потенциал может оказаться очень серьезным. Он не увеличит число протестующих сам по себе, но способен повлиять на их организацию, их настроения, их тактику и стратегию.

Точно также в 2011 г. Левый фронт мог бы считаться каплей в море Болотных протестов, если считать по головам. Но он играл критически важную роль, создавая внутри этого движения радикальный полюс противостояния существующей политической системе вместо поиска компромиссов с нею, как свою задачу видели либеральные лидеры. И само наличие такого полюса делало движение непредсказуемым и опасным. Фактически, Удальцов уже тогда пытался сформировать и занять нишу левых «популистов», звезда которых в западных странах взошла несколько позднее.

Теперь ситуация потенциально более сложная. В отличие от Болотного протеста, недовольство пенсионной реформой носит отчётливо социальный характер и мобилизует прежде лояльных правительству граждан из низов общества, чьи настроения левые могут уловить в гораздо большей степени чем фронду среднего класса. К тому же, на этот раз протестные настроения могут быстро обрести аппарат политического действия в виде Коммунистической партии, которая не может игнорировать эту повестку.

КПРФ на протяжении всей своей истории была политическим представителем той части российского общества, которую было принято называть «красными директорами». Это бизнесмены, ориентированные на внутренний рынок, часть бюрократии и интеллигенции, недовольные либеральным экономическим курсом правительства и заинтересованные в кейнсианском курсе поддержки потребительного спроса, дешёвого внутреннего кредита и импортзамещения. Относительная лояльность компартии на протяжении всех последних лет была вызвана тем, что «красные директора» были больше заинтересованы в сотрудничестве с высшей властью, чем в борьбе с нею. От этого сотрудничества зависели госзаказы, кредиты, неприкосновенность собственности. Но кризис обострил существовавшие внутри элиты противоречия. Выдвижение Павла Грудинина кандидатом в президенты от КПРФ было попыткой перевести диалог с властью из области лоббизма в политическую сферу. А показательный разгром Грудинина, устроенный АП лишь продемонстрировал что власть не готова прислушиваться к требованиям «красных директоров» и создал дополнительные предпосылки для радикализации этой среды.

В этом плане Удальцов является для власти опасным противником. Он последовательно работает на радикализацию протестного движения и Компартии, выводя ее за рамки старательно выстроенного политического консенсуса, сводящегося к «управляемости» демократии.

Далеко не факт, что привычные средства, применяемые властями, дадут привычные результаты. Стремясь изолировать Удальцова, они, вполне возможно, лишь создадут резонанс и усилят его авторитет, как это было в 2011-12 гг. Пытаясь расколоть протестное движение, администрация рискует лишь радикализировать его значительную часть. Политтехногические уловки, вроде спойлерских заявок на проведение референдума могут вызвать гнев, а не растерянность, как на это рассчитывают их заказчики. Инструментарий созданный в годы пассивности масс и политической стабильности может подвести во время наметившегося кризиса.

Язык демократии.

Если логику власти понять легко, также как и заложенные в ней ограничения и риски, то мотивация и, особенно, стилистика оппозиции вызывает много вопросов. Зачем Удальцов все время провоцирует власти? Лезет в фонтан, сжигает или рвет портреты? Эти вопросы задают многие, а политтехнологи власти не стесняются подогревать и усиливать возникающие сомнения, пытаясь создать комический и жалкий образ своего политического оппонента. В телеграмме функционирует канал, авторы которого выдают себя за Сергея Удальцова, который транслирует тонны неподражаемого юмора, парадируя акционистский стиль лидера ЛФ. Есть и аналогичный Твиттер-аккаунт. Наверняка похожие задания оседают и в темниках, спускаемых лояльным власти журналистам и блоггерам.

В какой-то степени все это, конечно работает. Мне лично много раз приходилось слышать претензии к политической стилистике ЛФ даже от людей вполне оппозиционных и даже левых взглядов.

Я сам участвовал в десятках «акций прямого действия» нулевых годов, форма которых была обусловлена жёстко ограниченным хронометражом между началом и задержанием. Активисты перегораживали дорогу, приковывались у офиса партии власти или какой-нибудь олигархической компании; зажигали файер или разбрасывали листовки; и очень скоро грузились в полицейский автобус, отправляясь заполнять протоколы и получать сутки административного ареста. «Молодежный радикализм» морщились нос «старшие товарищи». Возможно. Но как ещё было разговаривать со спящим обществом эпохи Суркова? Как донести послание о том что олигархический капитализм несёт в себе риски кризиса, бедности, войны? Как указать на разъедающие общество противоречия и антагонизмы? Как обозначить само наличие сил, желающих этому противостоять? Большинство СМИ были и, к сожалению, остаются под контролем власти. Даже оппозиционный пул либеральных медиа вряд-ли был бы заинтересован давать трибуну таким как мы. В российском обществе почти нет горизонтальных, классовых структур вроде массовых профсоюзов или широких движений, в которых была бы возможна такая содержательная дискуссия. И мы действовали так, как могли в том обществе в котором жили: сворачивали свои политические послания в крайне простые но броские «акционистские» формы, словно записку, которую потерпевший кораблекрушение засовывает в бутылку.

И мы видели, что хорошо ли, плохо ли, но это работает. Да, многие брюзжали. Но ещё больше было тех кто задумывался, получая таки наши послания, или даже присоединялся к борьбе, которая в начале казалась безнадежной.

Нехитрые и слегка эпатажные действия Сергея, которые подвергались осмеянию и подчас травле в годы протестного движения, — залезть в фонтан или на тумбу, перекрыть дорогу и т.п. — были нужны чтобы на символическом уровне продемонстрировать: мы — наиболее последовательная и радикальная сила протестного движения; мы не готовы мириться с навязанными обществу ограничениями, и не хотим искать компромиссов с политическими шулерами за спинами протестующих. И других средств продемонстрировать это на практике — не написать на сайте, а именно на практике — в российских условиях мы не видели.

Сейчас ситуация повторяется. Возникает широкое движение протеста. Оно неизбежно будет сталкиваться со всеми болезнями роста. И одна из главных в том, что у этого движения очень плохо с внутренними коммуникациями. Нет или мало низовых структур; нет своей прессы; в конце концов, нет собственного языка, на котором может быть сформулирована повестка, тактика и стратегия этого движения. И эта почти евангельская бедность демократии низших классов предопределяет необходимость обращаться к простым, броским и понятным жестам. Так, как это делает Сергей Удальцов.

И единственное что здесь важно, это внутренняя целостность. Единство формы и содержания. Например, голодовка, фактически, единственный способ выразить протест против вопиющего произвола. Но выдержать сухую голодовку даже несколько дней это серьезное испытание. И Сергей демонстрирует не только энергию и радикализм, но и мужество. Как раз то, что требуется, чтобы противопоставить себя всему разложившемуся, конформистскому, коррумпированному и трусливому российскому политическому классу.

Алексей Сахнин